Йегуда Лейб Алеви Ашлаг (Бааль Сулам)
Письмо 42
Лондон, 1927
Дорогому *** пусть светит его свеча
В этих словах хочу я раскрыть тебе мое сердце: что я очень удивлен тому, что товарищи не тоскуют, как следует, по моему близкому возвращению домой. И я думаю о тебе, что, так или иначе, ты избранный из всех, поскольку не можешь ты писать мне и раскрывать свою речь, ты нуждаешься больше всех во встрече. И в таком случае я думаю, что ты тоскуешь больше них, и потому воспою и полегчает мне.
Однако с другой стороны, давай посчитаем все выгоды, приобретенные тобой во все дни нахождения со мной. И хотя все еще не понятно, от кого зависит вина, но как бы то ни было, надежда ослабевает и нуждается в укреплении.
Со своей стороны, я не могу спасти тебя в этом, только прояснить тебе наверное, что нет вины во мне совершенно, а лишь в тебе одном. И это из-за малости твоего разумения, или твоей слабости в вере и т.п. И потому не помогут тебе все мои молитвы за тебя, ибо ты еще не понял, как практически реализовать это, и потому предоставлю я тебе целое предисловие, и сохранишь ты его, и понравится тебе оно.
Так, в час когда человек находит милость в глазах Творца, и Творец призывает его слиться с Ним, ясно, что он готов и доступен для этого, всем сердцем своим и существом своим, ибо, если бы было не так, не приглашал бы Он его на Свою трапезу. И если вера в сердце его как нерушимый столб, тогда понимает он верный зов, и знает свое место навечно, и так делает он и вкушает и приветствует лик Царя, и не впечатляется он принижением, не дай Бог, из-за этого, поскольку в разумении своем и вере своей совершенен он.
И сказали мудрецы: «Творца своего бойся, кроме учеников мудреца», то есть кроме объединяющегося в истинном единстве, и блаженны пребывающие в этом.
И сможешь ты увидеть истинность этих вещей в себе самом, ибо когда пришло время и был ты готов для соединения с тобой, не планировал я времени, ожидая пока ты придешь ко мне домой, а сразу же был я у тебя, и хотя не видел ты мою материальность, но ощущал ты мою любовь, и святую возвышенность в глубинах своего сердца. И что оставалось тебе тогда более сделать, кроме как поспешить и прийти приветствовать любовь. И стремящийся делает и заканчивает свое дело, и так ты и сделал, и чувства любви, возвышенности и радости, посылал ты в мои уши на всем пути от твоего дома до холма, в верном желании.
Но после твоего подъема на холм и приветствия меня, стала радость и любовь уменьшаться. И это из-за недостатка твоей веры в меня, в мою честную любовь к тебе, как у тебя ко мне, как в воде лицо отражается, и это первый изъян, между тобой и мною, и в этом сомнении сразу вышел ты и отдалился от меня в этой мере; и такова природа любого духовного, что вещи ткутся с удивительной быстротой, и беременность и роды близки, по этой причине после того, как забеременело чрево твое этим страхом, сразу же родил ты солому. То есть сомневался ты в себе и в своих приятных и возвышенных, и высоких мыслях обо мне, ибо они были оценены сверх [положенной] меры, а может быть не так, а потом уже наверняка не так, не дай Бог. И вынужден был я расстаться с тобой, и всю свою работу и заботу собрал я и отложил для более пригодного времени.
А в пригодное время вернулся я к тебе, как прежде, и ты тоже повторил свои прежние дела, более или менее. И иногда хотел ты услышать от меня речи об этом в ясном виде, как говорит человек с другом, ничуть не меньше, а в этом деле я слаб, как сказано: «Тяжелуст и косноязычен я». И нечего тебе надеяться на это в будущем, если только не удостоишься ты настолько очистить свое материальное тело, обладающее языком и ушами, что станет оно совершенно таким, как свойство духовного [тела].
И не можешь ты понять этого, поскольку не знаешь скрытого, но, все что дозволено мне, не удерживаю я, не дай Бог, совершенно, «и больше чем теленок» и т.д.
И обрисую я тебе твои дела, связанные со мной через притчу. Человек приходит на распутье и видит приятный глазу сад, и слышит зовущий голос, направленный к нему, от царя, гуляющего в саду. От переполняющего его воодушевления одним прыжком перескочил он через ограду, и вот он в саду. И от волнения своего и быстроты своей не почувствовал он, что идет он впереди царя, а царь находится рядом и прогуливается за ним.
И так он идет и благодарит, и превозносит царя изо всех сил с намерением подготовить себя, чтобы приветствовать царя. И он совершенно не ощущает, что царь находится рядом с ним. И вдруг он оборачивается и видит царя, находящегося рядом с ним. Конечно, на какое-то время радость его безмерно растет. И начал он прогуливаться за царем с прославлением и восхвалением согласно своим силам, ибо царь перед ним, а он – за царем.
И так они все гуляют – до места выхода. И получается, что человек выходит из выхода и возвращается на свое место, как в начале, а царь остается в саду и запирает выход. И когда видит человек, что уже отдельно он, и царь не с ним, он начинает искать вход в сад там, где он вышел, так, чтобы царь был перед ним. Но такого входа нет вообще. А [есть он] только там, где вошел он в первый раз, – так, что он опережает царя. А царь был сзади него, без того, чтобы он ощущал это.
Так же должно быть и сейчас. Но должен он быть большим мастером для этого. И пойми и постигни эту притчу, ибо именно это происходит между нами. Ибо когда ты был у меня и я почувствовал прохладу, которая возникла у тебя по сравнению с прошлым, должен был ты, так или иначе, скрыть лик свой, дабы не глядеть на меня, как будто я не знаю ничего из всего, что произошло с тобой и в сердце твоем на всем пути, пока шел ты ко мне.
И это называется «и поверили они в Творца и Моше, раба Его», ибо благодаря тому, что «и скрыл Моше лик свой», удостоился он того, что «образ Творца зрит он». Иными словами, если бы ты поверил в мою молитву о тебе, и когда был я с тобой и слышал все восхваления и славословия в мой адрес, конечно, было бы тебе очень стыдно от холодности на месте теплоты. И если бы ты стыдился и сожалел, как подобает, удостоился бы ты милосердия Творца к себе. И тогда, более или менее, воодушевление вернулось бы к тебе. И удостоился бы ты соединиться со мной, как подобает, нерушимо навеки.
Йегуда Лейб